Если посмотреть на наши классические книги со стороны другой нации, у нас «замылен глаз», и мы уже не видим иные смыслы, которые вкладывали авторы в произведения. А что, если взглянуть на книги русских классиков «свежим взглядом», через призму восприятия нашей литературы японским народом?
Для японцев другой мир открывается после 1867 года, когда те отказались от политики полной изоляции. Именно в этот период первые зарубежные произведения переводятся на японский язык, и российская классика здесь не становится исключением.
Пушкинская Маша Миронова, взгляд Японии
Александр Сергеевич Пушкин удостоен чести в числе первых быть переведенным на японский язык. В 1833 году читатели Японии могли взять книгу под названием «Думы цветка и мечты бабочки. Удивительные вести из России» — именно так решили назвать «Капитанскую дочку». Повествование о русском бунте, безжалостном и не имеющем смысла для японского народа было непонятным, потому как подобное абсолютно не присуще японскому мироощущению. Даже несмотря на события, происходившие в стране в то время.
В 1883 году русские и не подозревали, что в Токио на книжном рынке впервые появился тщательно сделанный перевод «Капитанской дочки» Пушкина на японский язык, да еще вдобавок украшенный иллюстрациями. И какими иллюстрациями! Стоит посмотреть на изображение императрицы Екатерины, читающей просьбу Мироновой о помиловании Гринева, или сцены, где Гринев в полосатом костюме прощается с возлюбленной в присутствии отца Герасима и его попадьи, одетых во что-то невозможное. Екатерина у него с лицом настоящей узкоглазой японки… Перевод, изданный в 1883 году, ныне составляет величайшую библиографическую редкость, и, по уверению самих японцев, его ни за какие деньги нельзя достать в книжных магазинах Токио.
У этой версии книги существовало еще второе издание, которое было произведено на английский манер, потому как в стране на пике популярности была мода на все английского происхождения. Перевод не изменился, Гринева назвали Джоном Смитом, Швабрина – Дантоном, а Маша получила звонкое имя Мари. «Думы цветка и мечты бабочки. Удивительные вести из России» переименовали в «Жизнь Смита и Мари. Любовная история в России». Второе издание японскому читателю, мягко говоря, «не зашло».
Первый Нио отечественной классики
В Стране восходящего солнца существует традиция (вообще там много разных традиций) около входа в храм устанавливать статуи божеств-охранителей – Нио. К «Нио русской литературы» жители Японии относят Тургенева и Толстого. И, согласитесь, если относительно второго у русского человека не возникает вопросов, то имя Тургенева здесь немного вводит в ступор.
Впервые в Японии были переведены рассказы «Свидание» и «Три встречи». Значительное отличие здесь имели тургеневские пейзажи от устоявшихся в японской литературе описаний природных явлений. Для японцев окружающий мир статичен, спокоен, у Тургенева же природа живая, динамичная, схожая с многогранностью человеческих эмоций.
Возьмем для примера Тургенева; его поэтическая идея не напоминает ни зиму, ни осень. Это весна. Но это не ранняя весна и не середина весны. Это конец весны, когда вишни в полном, буйном расцвете и уже чуть-чуть начинают осыпаться. Как будто идешь по узкой тропинке среди вишен лунным вечером, когда призрачная, прекрасная весенняя луна сияет в далеком, подернутом туманной дымкой небе.
Иначе говоря, то, что в этой красоте сквозит какая-то грусть, — вот это и есть поэтическая идея Тургенева.
Творчество Ивана Сергеевича здесь сравнивают с цветением сакуры — не это ли самая высшая похвала?
Тургенев смог изменить взгляд японского читателя и на тему любви. Здесь не принято было ни писать, ни говорить о любви, поэтому японцы довольствовались лишь незатейливыми описаниями похождений бывших самураев и гейш. Персонажи Тургенева открывают мир чувств, переживаний, страданий, душевных терзаний и безграничной любви для своих читателей. Здесь японские переводчики сталкиваются с проблемой «как это описать?», ведь даже иероглиф любовь несет иное, более приземленное значение.
«Ученый из партии нигилистов» отзывается, как никогда, у японских читателей, ведь конец XIX века – это время значительных изменений в стране и в нации. В 1886 году «Отцы и дети» переводят на японский язык, подзаголовок — «Нравы партии нигилистов». Теперь Иван Сергеевич для них отец нигилизма и всей русской демократии.
Второй Нио – Толстой
В Японии с Львом Николаевичем изначально знакомятся как с публицистом, после статьи «Одумайтесь», которую в России не опубликовали: в ней говорится о разрушительном воздействии Запада на Восток. В этой стране Толстой – Учитель.
Первый перевод «Войны и мира» был любительским, студент сделал его сам для себя. «Плачущие цветы и скорбящие ивы. Последний прах кровавых битв в Северной Европе» — такое название имела книга в Японии. В предисловии рассказывается о волшебном силаче, которого победили обстоятельства. В загадочном силаче можно узнать Наполеона. Чего стоят названия глав:
«Ива, стряхивающая снег, — возмущение праздной жизнью Шерер».
«Цветок, плачущий под дождем, — тоска Лизы о муже».
«Обезумевшая бабочка, промокшая от холодной росы (юная Наташа Ростова), завидует любви Николая и Сони».
«Луна и цветок спорят о чудесах. Ликующая радость встречи Ростовых» и т. п.
Здесь нет стремления сохранить нейтралитет: одни герои здесь любимы, над судьбами других прослеживается насмешка, третьих здесь ненавидят.
Чеховская сакура
Произведение Антона Павловича Чехова «Вишневый сад» отражает культ цветущей сакуры. Что может быть прекраснее для жителя Японии? «Прекрасное» в понимании японца и Антона Павловича очень схоже. Больше всего запала в душу японцам та лаконичность, с которой Чехов выражал свои мысли на бумаге.
Нашли нарушение? Пожаловаться на содержание